Нет в России семьи такой, где не памятен свой герой…

Практически у любого из нас есть родственники, которые в Великую Отечественную войну сражались за Родину. У заместителя председателя Курской областной Думы Константина Комкова к войне особое отношение — километрами фронтовых дорог прошел его дедушка Алексей Михайлович Комков. Его боевой путь имеет непосредственное отношение к Мантуровскому району. В феврале 1943-го Комков-старший участвовал в освобождении района от немецко-фашистских захватчиков. Об этом сохранились его воспоминания, которыми в свое время Алексей Михайлович поделился с читателями газеты. Выдержки из его рассказа публикуем сегодня.

«…7 февраля командир бригады генерал-майор танковых войск В.Г. Лебедев вызвал в штаб командиров частей отдельных подразделений и сообщил, что под Воронежем вырвалась из окружения 13-тысячная немецкая группировка и маршем продвигается в направлении Солнцево. Кратко разъяснив задачу, генерал-майор отдал приказ сосредоточиться у Верхней Стужени Ястребовского района. Надо было любой ценой отрезать путь отступления группировки и разгромить ее. Нашей истребительной батарее было приказано прибыть к месту сосредоточения в составе головного отряда.

Как и во всех частях действующей армии, в нашей бригаде была традиция: перед каждым боем проводить открытые партийно-комсомольские собрания. Весь личный состав был полон решимости до конца выполнить свой сыновий долг перед Родиной. Многие беспартийные желали идти в бой коммунистами, подавали заявления о приеме в ряды нашей славной коммунистической партии. В начале наступления и я был принят в партию.

В назначенное время мы колонной двинулись к месту сосредоточения…»

«…Вдоль трассы, что ведет на Старый Оскол, есть маленький хуторок Лобовы дворы. Здесь начинался тот жаркий бой, которому в истории Великой Отечественной войны 1941-1945 годов уделяется немало страниц.

Вот как это было. Продвигаясь примерно в километре от Лобовых дворов, мы наскочили на хвост длинной колонны немцев, ехавших на лошадях верхом, в санях и передвигающихся пешком. Их было человек триста. Наше появление стало для фрицев столь неожиданным, что они не смогли оказать нам сопротивления. Мы сразу же привели батарею в боевой порядок и открыли беглый огонь по колонне, а танки с автоматчиками двинулись в самую гущу врага. Стреляя на ходу, немцы в панике стали разбегаться в разные стороны, скрываясь от массированного огня артиллерии. Экономя снаряды, мы уничтожали врага огнем пулеметов и на большой скорости утюжили гусеницами танков.

Бой продолжался с полчаса и закончился без потерь с нашей стороны. Большая группа немцев попала в плен, это были уже не бравые вояки — они твердили «Гитлер капут!», охотно показывали на карте передвижение вырвавшейся из окружения группировки. По их словам, она состояла из трех разбитых дивизий численностью до 17 тысяч человек. Расчистив дорогу, мы вступили в хутор Лобовы дворы. Жители встречали нас с большим ликованием, от них же мы узнали, что в сторону Пузачей прошла большая колонна немцев. Мы стали ее преследовать и впереди увидели огромную растянувшуюся километра на три колонну машин и солдат.

Развернув батарею в боевой порядок, артиллеристы прямой наводкой открыли огонь по головным машинам противника. На колонну устремились танки, автоматчики. Головные машины вспыхнули сразу же после первых выстрелов, от прямого попадания снаряда взорвалась автоцистерна с горючим. Пламя перебросилось на другие машины, стали рваться боеприпасы, уничтожая живую силу и технику. Когда танки с автоматчиками вклинились в колонну, немцы стали бросать оружие, сдаваться в плен. Бой еще продолжался, а в стороне от дороги уже формировали колонну пленных, было в ней тысячи две.

Штаб нашей бригады расположился на окраине Пузачей. Как только стемнело, я, полковник Галин и трое разведчиков на трофейных лошадях поехали в Мантурово — разведать обстановку. Там были немцы. По возвращении в бригаду сделали несколько выстрелов по Мантурово, дистанция была большая, мы не знали — удалось ли попасть в цель. Только через восемнадцать лет, встретившись со старожилами села, я узнал, что снаряды разорвались в самой гуще эвакуировавшегося немецкого гарнизона…»

«…Когда чуть заалела на востоке заря, немцы длинной колонной потянулись в сторону Куськино. Танкисты, артиллерийская батарея, пехотинцы открыли по ним огонь, мы подпускали их на расстояние 300-400 метров и прямой наводкой били шрапнелью. Танкисты вели огонь из орудий и пулеметов, стоя на месте, отсутствие горючего лишало боевые машины главного достоинства — они не могли передвигаться. Из-за находящихся на дороге машин мы не заметили, как фашистам удалось подкатить два орудия. Они открыли огонь — стоявшие танки представляли хорошие мишени.

Огонь на некоторое время затихал, а потом возникал с новой силой, так как немецкие колонны все подходили и подходили. Их было тьма-тьмущая, весь личный состав четко исполнял приказания и был готов драться до последнего. Что можно сказать о боевом духе солдат, если в такой грозной обстановке у них хватало мужества петь — в минуты затишья далеко были слышны слова «Катюши», «Марша артиллеристов», песни о трех танкистах.

Мы еще не видели такого боя, казалось, что гудит сама земля, горели пузачинские дворики, пули стучали по щиткам орудий, словно град по стеклу. Во второй половине дня мы узнали, что, спасая раненых солдат, находящихся в горящем доме, погиб заместитель политотдела по комсомолу Иван Бабкин. Радиосвязь со штабом армии была потерянна, над нашим расположением появился вражеский «Хейнкель-129» или «Костыль», как окрестили его наши бойцы, тяжело ранило командира первого артвзвода, уроженца Омской области Яшу Полтораднева.

К концу дня от батареи остались шесть бронебойных снарядов и одна пушка, а бойцов всего семнадцать. Темнело, когда меня ранило в обе ноги. К пузачинским дворикам уже нельзя было пробираться, и меня на плащ-палатке потащили к Лобовым дворам. Передвигаться приходилось ползком. Через несколько метров пути ранило шофера Саройского, его заменил солдат Сердюков. С плащ-палаткой передвигаться было трудно и они направились в Лобовы дворы в надежде найти санки, а меня оставили в поле, но так и не возвратились. Как я после узнал, они столкнулись с немцами и погибли.

Я один пролежал в поле день и ночь, пока меня не разыскал санинструктор минометной роты, он и перетащил меня к Лобовым дворам. Там лейтенант Галин сообщил, что командир батареи Панов погиб, а батарея, танкисты и пехотинцы в течение ночи и дня 11 февраля добивали остатки немецкой группировки. Галин установил на танк Щеглова станковый пулемет и стал вести огонь по врагу.

Первую медицинскую помощь мне оказала фельдшер Зина Шмакова. Брюки и валенки на обеих ногах настолько пропитались кровью и смерзлись, что их невозможно было стащить и пришлось просто срезать. Еще до отправления в полевой госпиталь в санчасти нас навестил начальник особого отдела полковник И.И. Тюренков. После меня направили в полевой госпиталь в село Дмитриевка, где в тот же день ампутировали левую ногу. На этом закончилась моя служба в героической 96-й танковой бригаде имени Челябинского комсомола. За тот нелегкий бой я был удостоен высокой правительственной награды — ордена «Красного знамени».